Окаянный дом - Бабицкий Стасс
– А если это вранье? – насторожился Куманцов. – Мы же, вроде, не проверяли досконально владельца дома? Не исключено, что Сомова именно там убили, а теперь скрывают!
Чиновник по особым поручениям, держась за стену, добрался до окошка, распахнул его и трижды смачно плюнул вниз, не обращая внимания на возмущенные крики прохожих. Вдохнул полной грудью, надеясь поскорее протрезветь, но вышло наоборот – язык его стал заплетаться еще сильнее, словно Волгин пьянел от свежего воздуха.
– А… Ат… А-атнюдь! Мы проверяли. Хозяин того особняка – Синельников… Убейте, но не вспомню, как по имени-отчеству. Архинадежный человек. Зять председателя комитета министров. В ту ночь они с супругой гостили в Петербурге, а в своем доме не появлялись, и пять достойных доверия дворян подтвердили это под присягой. Опять мимо, Ваше высокородие.
Он вернулся к столу, откинулся на спинку кресла и захрапел.
– Опять мимо… – Куманцов закрыл окно, чтобы шум улицы не отвлекал от раздумий. – Зять председателя, племянница министра. Такие влиятельные персоны в этом деле фигурируют, что поневоле начнешь в заговор верить… Чур, меня! Но мы снова отвлеклись от письма. От дома Синельникова безумец поехал дальше в Стрельну?
– Так точно-с!
На этот раз Лаптев не вскакивал, потому что устал. От хронического недосыпа буквы расплывались перед глазами, но он самоотверженно продолжил читать черновик:
– «После этой странной выходки Сомов поехал дальше, в Стрельну. Но через пару верст извозчик заметил, что его пассажир затих. Это настораживало, ведь прежде тот бормотал без умолку. Кучер обернулся и завопил от испуга: глаза Сомова сверкали в темноте, как у дикого кота…» Здесь я в скобках поясняю для господина Мармеладова, что это точная цитата из показаний возницы… «Седок с глухим рычанием набросился на извозчика, тот не ожидал подобной прыти от тщедушного старика и даже руки не поднял, чтобы защититься. Сомов оглушил его ударом в висок и выбросил в канаву на обочине. Сам развернул коляску, помчался обратно в Петербург, нахлестывая лошадей и выкрикивая дурным голосом бессвязные фразы…»
– Постой! – воскликнул начальник сыскного отделения, не желая упускать мимолетное озарение. – Как же возница увидел, что коляска поехала в город? Он же без сознания в канаву свалился? Я понял… Это он Сомова пришиб, а после байку придумал про нападение. Сходится?
– Увы, нет, – покачал головой следователь. – Кучер не местный, всего за неделю до того приехал из Пскова на заработки. Экипажем и лошадками дорожит как родными детьми. Даже, пожалуй, больше. Не стал бы он в коляске своей убивать. Куда проще было завезти жертву в лес, да там и бросить тело.
– Но откуда он узнал, что Сомов поехал не в Стрельну, а в Петербург?
– Догадался. У коляски колесо приметное, с двумя трещинами. А при развороте остался четкий след. Посмотрел и сразу понятно, в каком направлении искать.
– Так ведь это уже ближе к полуночи происходило! – не сдавался Куманцов, любивший разбивать в пух и прах чужие теории. – По-твоему выходит, что извозчик разглядел следы? В темноте, а?
– Он оклемался от удара и сразу остановил проезжавшее ландо. Господа не хотели притормаживать, мало ли чего удумал здоровенный мужик с окровавленной рожей. Но тот бросился наперерез и повис на лошадиных мордах. Схватил фонарь, не спрашивая дозволения, и кинулся следы разглядывать… Да вы не сомневайтесь. Проверили залетного, сходится его история. Давайте уж докончим письмо? «Тело Сомова нашли в два часа ночи на окраине города. Он сидел в угнанной коляске, но совершенно голый. Судя по синякам на груди и ссадинам на голове, надворного советника незадолго до того сшибла упряжка. Судебный доктор подтвердил, что именно это послужило причиной гибели. Одежду так и не обнаружили, хотя две дюжины городовых до утра обыскивали окрестности. В этом запутанном преступлении так много непонятного и необъяснимого, что следствие зашло в тупик и нуждается в вашей помощи…»
– Дальше можно не читать, – перебил Куманцов. – Пусть московский разумник пораскинет мозгами. Мы-то уж сломали головы, а вопросов все одно больше, чем ответов. Если Сомова сбил проезжающий экипаж, то зачем труп усадили на облучок? Куда подевалась одежда этого безумца? Кто стоит за этим преступлением? И что означают буквы на газетной странице?
– Мне-то откуда знать?! – лениво откликнулся Волгин, выныривая из тревожных снов. – А буквы эти – обычная белиберда. Сомов был больной на всю голову. Начнете искать в них смысл, сами умом тронетесь.
Статский советник отмахнулся от пьяного помощника и набросился на помощника трезвого.
– А ты отправил в Москву описание газеты?
– Лучше, – улыбнулся следователь. – Я послал господину Мармеладову саму газету.
– Вещественными доказательствами разбрасываешься? Она же приобщена к делу! А если этот сыщик, будь он неладен, выбросит конверт, не распечатывая? Что я тогда скажу министру?
– Ой, да вам и так сказать нечего, – хмыкнул Лаптев, но увидев багровеющее лицо начальника, поспешил успокоить. – Не волнуйтесь, вещественное доказательство осталось у нас. Вот, глядите!
Он выдернул из папки сложенную вчетверо газету.
– Но я купил тот же самый нумер «Петербургского листка», скопировал надпись, сделанную Сомовым, и вложил в конверт.
– А, это ты ловко придумал, – Куманцов развернул газету и скорчил брезгливую гримасу. – Не понимаю я людей, которые выписывают «Листок» для домашнего чтения. Этой дешевке место в распивочных, где дворники и приказчики из мелких лавчонок с азартом обсуждают сплетни. Вот там эти, с позволения сказать, городские новости идут на ура.
Он уже раз десять или двенадцать перечитал треклятую страницу, желая разобраться: что стоит за размашистой надписью «Ч. З. Р. Т.». Но подсказки не встретились. Тут всего-то шесть заметок и все – весьма сомнительного толка. Открывает полосу отчет о годовом собрании Общества охранения здоровья женщин. Неужели и такое есть? Впрочем, ничего удивительного, в столице сейчас не продохнуть от различных обществ и комитетов. Может быть, Сомов усмотрел намек на заговор в этих строчках?
«Здесь собралось много представительниц прекрасного пола, но, к величайшему сожалению, почти все они были в корсетах, с тонкими перетянутыми талиями… Общество ведет упорную борьбу с этим злейшим врагом рода человеческого, но… убедить женщину путем разумных объяснений во вреде корсета, очевидно, нет возможности».
Взгляд статского советника скользнул вниз и завяз в обширном фельетоне о зубных докторах.
«В некоторых домах на Невском проспекте дантисты живут чуть ли не дюжинами. В каждом этаже по два, а то и больше. „Неужели на всех хватает клиентов?“ – как-то задал я вопрос одному из них. „Как видите“, – последовал ответ. Плохие зубы и лысина – вот две вещи, неразлучные с цивилизацией…»
Справа через всю страницу протянулась колонка с короткими сообщениями.
«Городская управа закончила разборку вопроса о налоге на кошек. Она не признает его целесообразным. Во-первых, потому, что при введении налога явится необходимость вторгаться в квартиры обывателей, а во-вторых, начнется истребление этих животных, вследствие чего размножатся крысы и мыши».
– Какой идиот мог всерьез предложить налог на кошек? – прежде этот вопрос не приходил в голову Куманцову, а тут возник сам собой. – И каким идиотом нужно быть, чтобы всерьез обсуждать этот налог на заседании городской управы?!
– А идея-то недурна, – откликнулся Лаптев. – В городе несметные тысячи мурок. Истребуют за каждую по рублю в год, уже для казны выйдет огромная выгода.
– Так ведь никто добром и копейки не отдаст, – встрял Волгин, вновь вынырнувший из похмельной дремы. – Вот моя соседка, положим, держит двух котов, они дерутся беспрестанно и вопят благим матом. Уже добром просил, арестом грозил – все нипочем. Такая выжига налог платить не станет.
– Тогда полицию пришлют, чтобы силой истребовать!
– Эх, Лапоть… Ну, допустим, пришлют тебя. Постучишься, а бабка не откроет. В замочную скважину мундир твой разглядит и не откроет. Ты что же, дверь ломать станешь? Из-за двух рублей?
